Первую часть мы закончили тем, что группа отлично вписалась в андеграундную культурную среду Нью-Йорка второй половины семидесятых. Их признали и принимали.
И все же дела шли не так бодро и успешно, как им хотелось бы. Причина заключалась в отсутствии у группы грамотного управления – у Pure Hell не было менеджера.
Зато он был у всех остальных, и ребята начали понимать необходимость нанять того, кто взял бы на себя все организационные вопросы. Но где его найти?
И вдруг им на глаза попадается биография Джими Хендрикса. Ее автор, Кертис Найт, был фронтменом первой группы Хендрикса The Squires, и именно к нему Ленни Боулс решил обратиться за советом. Это было смело, и Кертису понравилось. Как, впрочем, и сама группа.
“Он сразу же полюбил их”, – вспоминала Кэти Найт, бывшая в ту эпоху партнершей Кертиса по жизни и бизнесу. Они незамедлительно отправились в клуб, где тем вечером выступали Pure Hell, и остались в полном восторге.
“Кенни Гордон чуть не приземлился мне на колени, когда делал сальто со сцены. Мы были настолько потрясены, что вложили в них все, что у нас было в тот момент”, – говорила Кэти.
“Мы были как четыре Джими Хендрикса, и Кертис знал это”, – утверждал Гордон. – “Мы стремились к эффекту просто потому, что могли его достичь. Немногие в то время умели так играть, не каждый мог нас копировать”.
Действительно, Кертис сделал для Pure Hell очень много. Мало того, что он не брал с них плату за аренду его студии, так он еще организовал их первый европейский тур, в результате которого группа прославилась в Европе, а сингл “This Boots are Made for Walking” занял четвертое место в альтернативных чартах Великобритании.
“Мы были на второй странице большинства таблоидов, таких как New Musical Express, Sounds и Melody Maker”, – говорил Гордон. Европейский тур Pure Hell имел большой успех, но, как у любой медали есть оборотная сторона, так и у тех гастролей проявилась одна не очень приятная особенность.
В Лондоне Найт напечатал большой постер с изображением группы перед Букингемским дворцом, с таким слоганом: “Из Соединенных Штатов Америки, единственная в мире черная панк-группа”.
Музыкантов это разозлило. В Америке никто особо не придавал значения цвету их кожи, но англичане смотрели на Pure Hell как на диковину. Некоторые вообще не верили, что негритянская панк-группа существует.
Гордон тогда заявил, что люди ошибочно рассматривают панк как белый, городской и мужской жанр. А на самом деле источник панка находится в черной культуре, хотя белые этого не признают. Или не хотят признавать.
“Мы столкнулись с расизмом, но тогда не знали об этом, – говорил Ленни Боулс. – Другие группы, намного менее талантливые, подписывали контракты и получали чеки. Это заставило нас сомневаться в себе, мы думали, что недостаточно хороши. Прошло немало времени, прежде чем мы поняли, что нами пренебрегают”.
Тем не менее, Pure Hell заинтересовали несколько звукозаписывающих компаний. Но каждая из них настаивала на том, чтобы они изменили свою музыку, она должна была соответствовать расовым стереотипам.
“Все пытались сделать из нас нечто вроде Motown. Нам говорили, что мы черные, поэтому должны играть что-нибудь танцевальное, – рассказывал Боулс. – Но все, что нам нравилось, не имело никакого отношения к танцевальной музыке. Поэтому мы решили не подписывать контракт”.
Это плохо кончилось для Pure Hell. Во время второго тура произошел конфликт с Кертисом Найтом, который лишил группу прав на собственную музыку. Найт улетел в США, прихватив с собой все мастер-записи. Он даже пытался их уничтожить, но, к счастью, усилиями Кэти они сохранились.
В конце концов, оставшись без менеджера, без контракта и юридических прав на песни, Pure Hell обосновались в Лос-Анджелесе, но запал иссяк и пламя угасло. Они продолжали выступать в разных городах, и даже играли с Сидом Вишесом, но когда погибла школьная знакомая Кенни Гордона Нэнси Спанджен, все кончилось.
О том, что случилось потом и какое наследие они оставили, расскажу в следующей части.
